Жутко становится от истинности шекспировских строк являющимися эпиграфом к Ядам , а после проходящих рефреном через всю книгу.
"Господи, мы знаем, кто мы такие,
но не знаем, чем можем стать".
И правда, что заставляет людей так изменяться?
То что зреет внутри? То что приходит из вне? Или это предопределено?
Думаю что все-таки зло дано человеку изначально, и (банально конечно) приходится всю жизнь с ним бороться, подавлять... Вот только, почему так притягательны злодеи? Их имена остаются в памяти и истории. Почему? Не потому-ли что они свободнее тех кто закован в броню морали и добродетели (не будем о том что те зачастуюю оказываются гораздо хуже)? Или нам "середнячкам" - не злым ни добрым не хватает уверенности в собственной безнаказанности одних и уверенности в своей непогрешимости других? Иными словами просто уверенности, чтобы стать...кем-то?
На эти вопросы ведь не бывает ответа, ну разве что он может быть у психиаторов (но стоит ли доверять людям которые мечтают "засолить" ваши мозги в банке
, тоже вопрос без ответа).
Прозу Витткоп я люблю базаговорочно и с первых строк , да-да такая вот любовь с первого взгляда (оказывается она есть хотябы в отношении книг).
Это вот ТАКАЯ книга после прочтения которой хочется, а чего не ясно, толи бежать куда-то и развивать бурную деятельность, толи сидеть тихонько в темном уголке и думать. Только любой уголок может превратиться в темный зал с отсыревшими стенами, а моя любимая клепсидра в сколопендру (тут уже никакой псины и сидра), которая пробежит по стене за спиной.
Только невозможно не сочувствовать женщинам которые собрались под обложкой книги, они так поразному жили, но начала и концы их историй имеют неуловимую схожесть. И пусть общество нарекло их монстрами; как можно не сочувствовать Мари-Мадлен, которая так любила:
"...Сент-Круа ей изменял. Она знала об этом уже давно, устраивала безобразные сцены, впивалась ногтями ему в лицо, обзывала последними словами - то была ее голгофа. Весь мир превращался в бездонную шахту, вокруг хлопали крыльями сотни орлов, испарялись океаны, а внутри обрушивались костяные города, ноздри забивались тлеющим пеплом, несметные груды золота тонули в безднах. Рот становился каменным жерновом, перемалывающим песок, лицо - открытой раной, задеваемой волосками чертополоха и изъеденной мухами, сердце - медведем, шагавшим взад и вперед по яме, язык - жгучим перцем, голова - круглым чудовищем глубин, каждый волосок - веревкой виселицы, по жилам неслись вскачь быки, и ее страданиям вторила сама вселенная."
как можно не сочувствовать нашей рассказчице Хемлок которая может пополнить ряды героинь этой книги в другом качестве:
"Хемлок закрывает глаза, чтобы лучше рассмотреть Х. Несмотря на всю эту съеденную вместе соль, я знаю тебя так мало, так плохо. Порой даже не понимаю, как я тебя люблю, не понимаю даже, люблю ли. В тебе есть пляжи, которые я никогда не пересекала, леса, где я никогда не раздвигала ветвей. Простим же себе это неведение, эту душевную слепоту. Простим себя. Порой я хладнокровно вникаю в истории отдаленных во времени персонажей - Беатриче Ченчи, маркизы де Бренвилье, Августы Фулхем... Просто я люблю чужие драмы, люблю развлекать себя в нашем аду фильмами, где бурлит ад чужой: семейные неурядицы, паническое бегство, кинжалы и подземные темницы - все это мне по нраву. На что нам жаловаться Х.?.. Мы баловни судьбы, сыновья удачи, дочери счастья, ха-ха... Мы съели не один пуд соли в радости, ярости, невоздержанности, терпимости, безразличии, страсти, беспокойстве - при свете лампы. Так не будем же ныть."
Я переживала за всех этих женщин. Спасибо, Габриэль.
