Когда умер стрый наш Хельги, нам с Эльгой было по семь лет. Мы его совсем не знали, да и наши отцы, его младшие братья, не виделись с ним уже много лет. Он жил очень далеко на юге, в Киеве, и весть о его смерти до нас дошла только через полгода, когда установился санный путь и торговые гости тронулись в обратную дорогу. Нам привез эту весть Гремята, брат моей матери, что ездил в этот раз с товарами в Киев. И это, несомненно, была правда: в подчиненных руси из Киева землях уже объявили, что дань этой зимы заберут в следующую.
Наши матери оделись в «печаль», и княжий двор в Плескове тоже, хотя не в такую глубокую: князю Судогостю далекий Хельги киевский, которого здесь называли Олегом, по прозвищу Вещий, приходился всего лишь сватом. Но на поминальный пир Судогость, конечно, к нам приехал и привез всех своих сыновей. Из Выбут за рекой прибыли родичи моей матери, пришли многие из окрестных старейшин: просторная изба стрыя Вальграда была полна. Наши матери наварили ячменной каши с медом и без соли, наготовили ржаного и овсяного киселя, напекли блинов. По обычаю плесковичей, на стол поставили миску и ложку для покойного, положили горячей каши, чтобы дух угощался паром. Домолюба Судогостевна, как старшая невестка, поклонилась в закатную сторону и пригласила умершего к столу:
Приходи, да родный брателко,
Приходи да меды пити,
Меду пити да поести.
Да пойдешь ты не дороженькой —
Темным лесом да болотом…
И тот, кто за долгую свою жизнь овладел многими землями, утвердился на столе старых полянских князей Киевичей, взял добычу из самого Греческого царства, привез из-за моря столько золота, узорочья, дорогих сосудов и цветных паволок, что цветное платье не вмещалось в лодьи и свисало через борта – теперь довольствовался струйкой пара над тремя ложками горячей каши и парой блинов. Правда, лежало угощение на красивом греческом блюде, где по желтому полю нарисованы были две бурые птицы с синими перышками – из Олеговой же царьградской добычи. Он сам когда-то прислал его младшим братьям среди прочих даров.
Детям в поминальном пиру участвовать не полагалось, но отцы разрешили нам остаться в избе.
– Ваш стрый Хельги прославил наш род, – сказал Вальгард, Эльгин отец и старший брат моего отца. – Вам повидать его не довелось, но этот день вы запомните накрепко – будете до старости о нем детям и внукам рассказывать.
Не все из нас к тому времени достаточно подросли, чтобы и впрямь что-то запомнить. Старшей среди нас была тринадцатилетняя Вояна – дочь Домаши от ее первого мужа, а младшим – мой родной брат Кетька: его только той зимой отняли от груди и отдали под мой присмотр. Кроме него, родной брат у меня был один – Аська. Ему исполнилось девять, он еще иногда играл с нами, но чаще поглядывал в сторону хирдманов. Зато у Эльги, кроме Вояны, были еще две младшие сестры – Володейка и Беряша, и двое младших братьев. Я, единственная в нашей семье дочь, сколько себя помню, постоянно бегала к двоюродным сестрам. Особенно близки мы были с Эльгой: мы родились в один год, росли и всему учились вместе и были неразлучны, как две руки одного тела.
И вот мы, все девять голов, лежали на полатях и прислушивались к разговорам внизу. Было боязно: мы слышали, что покойный стрый придет принимать угощение, но не знали, увидим ли мы его и очень ли будет страшно. Повеет ли на нас стужей? Упадет ли на лицо холодная слеза невидимого гостя? Застучит ли лавка, скрипнет ли дверь? Знакомая изба, сплошь увешанная белыми поминальными рушниками, стала новым и неуютным местом; казалось даже, будто все мы ради памяти Олега перенеслись этим вечером в Навь. Наверное, он был колдун; не даром же его там, у полян, прозвали Вещим.
Но пирование за столом из двенадцати блюд шло буднично, разве что хлеб не резали, а ломали. Мой отец и стрый Вальгард рассказывали о юности своего брата, о предках, о походах и подвигах. Он был старше их обоих на много лет, и отчасти они смотрели на него как на отца. Что и говорить: никто иной из нашего рода не достиг столь многого. В его честь Вальгард назвал свою старшую дочь. К тому времени Олег уже давно правил землей полян, и даже старые наши князь и княгиня не возражали, чтобы их внучка получила варяжское имя.
– И кто же теперь будет в Киеве сидеть? – спрашивали старейшины. – У Ельга же сыновей никого не осталось?
Все вопросительно смотрели на наших отцов, а те качали головами. В одном мудрому Олегу изменила удача: ему пришлось пережить своих сыновей. Говорили, их у него было четверо, но к нам ни один ни разу не показывался. Трое погибли в походах, а самый младший, Рагнар, умер от лихорадки. Люди говорили, такова была цена Олеговой удачи. Судьба ведь ничего не дает даром, и если она позволила человеку возвыситься больше, чем он мог ожидать, расплачиваться за это придется его потомству.
– Новым князем кияне Олегова внука признали, от дочери его, – сказал Гремята. – Его тоже Олегом зовут. Он и по отцу княжьего рода – так кому же, как не ему? Киевские бояре за ним поехали в Холм-град.
– Но он же дитя еще? – Судогость посмотрел на нас, будто сравнивал.
– Нет, княже, ты забыл, как быстро время идет, – возразил тестю Вальгард. – Олегова дочь вышла за Предслава, беглеца из земли моравской, лет двадцать назад, и сын их давно взрослый. Может, успел и правнуков брату моему нарожать.
– В Холм-граде его женили, мы слышали? – заметил выбутский старейшина Доброзор, наш с Аськой и Кетькой дед по матери. – Без жены его в Киев не отпустят.
Глядя с полатей на родичей и гостей, на блюда, чаши и рога, слушая разговоры, мы еще мало что понимали. Наш двоюродный племянник – взрослый мужчина, недавно провозглашенный киевским князем, – рисовался нам весьма смутно. В наши головы тогда даже мысли не приходило, что нам суждено когда-нибудь с ним повидаться.
В конце пира Домаша отошла к двери и ответила за покойного, кланяясь из тени:
– Я с вами да насиделся,
Да на вас да нагляделся,
Я всего да накушался,
Да спасибо вам за все,
Да живите да не ссорьтесь.
А мне пора да восвояси,
Восвояси, да в темну могилку.
Далека да моя дороженька –
По темному лесу, по болоту…
И вот тут нас пробрала дрожь: в голосе Эльгиной матери мы и правда услышали гостя из Нави. Следя за ней, мы затаили дыхание и прижались друг к другу потеснее.
На другой день остатки поминальной стравы опустили в реку, «печальные» рушники убрали со стен, жилье приняло привычный вид. Жизнь пошла по-прежнему, и мы обо всем этом забыли. Казалось, далекий и неведомый Олег Вещий бросил на нас пристальный взгляд из Закрадья и снова скрылся навсегда.
И лишь много времени спустя мы поняли, как прав был Вальгард, когда велел нам получше запомнить этот день.
До молодого Олега Предславича – того человека, которого смерть Олега Вещего затрагивала сильнее всех, – важная весть добралась еще позже.
Нынешняя зима оказалась щедра на метели. Немало дней миновало, прежде чем киевский обоз дополз до берегов Ильменя. Обогнул замерзшее озеро, миновал несколько поселений и наконец притащился к истоку Волхова, где высился городок – столица здешнего края. Когда-то поблизости стояла словенская весь под названием Холм, а на самом холме были пашни, но лет сто назад на этом месте обосновались варяги. Они стремились навстречу потоку серебряных шелягов из далеких сарацинских стран, и здесь было удобно, не отклоняясь от торговых путей, обменивать железо и бронзу из Свеаланда на шкурки куниц и бобров. Этот товар потом везли на Волгу, в Хазарское царство и еще дальше – на Гурганское море, а взамен доставляли серебро для украшений, узорные шелковые ткани, расписную посуду, яркие бусы из разноцветного стекла или камня. Всякое лето на корабельной стоянке у Волхова дымили костры, порой возле них сидели кучками понурые пленники – тоже товар немалого спроса в сарацинских странах. Местные жители, завидев эти дымы, съезжались предложить свой товар в обмен на привезенный.
Тородд, дед нынешнего конунга Олава, перебрался сюда из Ладоги Тородд конунг и возвел укрепления на месте старинного славянского селения. Назывался он Хольмгард – «город на острове», ибо помещался между Волховом и его рукавом и по весне иногда оказывался отрезан от суши разлившимися водами. Стены из засыпанных землей срубов не опоясывали вершину холма или мыса, а полумесяцем огибали возвышенную часть берега. Со временем Хольмгард разросся и уже не помещался в старых укреплениях; его кузнецы и прочие умельцы снабжали своими изделиями всю округу. Ныне он был самым сильным и влиятельным из трех варяжских городцов в Поозёрье. Свой род его хозяева возводили к легендарному Харальду Боезубу и потому имели право на королевский титул.
Во времена сына Тородда, Хакона, через эти места прошел с дружиной на юг Хельги сын Асмунда. На среднем Днепре он создал свою державу, где прославился под именем Олега Вещего. При нем открылся путь из Поднепровья в богатое Греческое царство. Тогда же оба владыки, с верхнего и нижнего конца Пути Серебра, заключили между собой договор о дружбе и свободном проходе торговых обозов. Каждый из двух властителей, южный и северный, отдавал своего наследника в дом другого: молодые люди служили заложниками мира, а заодно привыкали видеть в соперниках своих друзей. И родичей, поскольку жену им, по обычаю, подбирали здесь же.
Сейчас в Хольмгарде правил Олав, внук Тородда. В юности он несколько лет прожил у Олега Вещего в Киеве и там получил свою первую жену, Гейрхильд. От второй жены Сванхейд, внучки конунга свеев, у него родилось одиннадцать детей, однако пятеро умерли совсем маленькими, и растила королева только шестерых.
Уже шесть лет в Хольмгарде жил Олег Предславич, внук Олега Вещего. В обмен на него Олаву пришлось отправить в Киев своего наследника. Старшему из живых сыновей, Ингвару, к тому времени исполнилось всего четыре года. Он и уехал на юг, сопровождаемый воспитателем, Свенельдом, и Свенельдовым сыном Мистиной, своим товарищем.
Приняв в доме четырнадцатилетнего Олега, Олав предназначил ему в жены свою дочь Альвхильд, на год старше него. Замысел не удался: Альвхильд умерла в ту же зиму. Следующей по возрасту дочери, Мальфрид, тогда было всего одиннадцать, и лишь пару лет назад королева Сванхейд наконец дала согласие на свадьбу.
Жена и принесла Олегу-младшему первую весть о перемене в их общей судьбе.
Ранним зимним утром, пока Олег еще спал, Мальфрид встала и среди глухой синей тьмы ушла в коровник присмотреть за служанками. Однако она вернулась почти сразу и положила холодную ладонь на голову мужа:
– Хельги! Проснись! – Она говорила на северном языке, как было принято в Хольмгарде, хотя знала и словенский. – Случилось кое-что! Это важно!
Мальфрид принесла горящую лучину и зажгла масляный светильник. По избе разлился тусклый желтоватый свет. Молодая женщина поставила светильник на ларь: стала видна медвежья шкура на бревенчатой стене, резные, по северному обычаю, столбы лежанки. Для подушек Мальфрид сама собирала минувшей осенью пух с бурых початков рогоза, а льняное полотно для наволочек и настилальников спряла и соткала еще до замужества.
– Что там такое? – Олег повернулся и заморгал, щурясь на свет и прикрывая глаза рукой. – Твоя любимая корова заболела?
– Нет, нет.
Мальфрид села на край лежанки возле мужа. Для хлопот по хозяйству она надевала простой овчинный кожух; от него пахло зимним холодом и хлевом. Румяное от стужи лицо Мальфрид было непривычно сурово.
– Это намного важнее. Там пришел один человек, рыбак… Он сказал: вчера к нему заходил его зять и рассказал… с юга идет обоз из Кенугарда, и там люди, они едут к тебе. Они говорили… Это сказал тот рыбак, а ему – его зять… Якобы на том берегу уже все знают…
– Ну, так в чем дело? – Олег сел, удивленный таким длинным запевом. – Я ничего не понимаю.
– Они говорят, что в Кенугарде умер твой дед Хельги! – решилась наконец Мальфрид и замолчала, давая мужу время осмыслить новость.
Теперь Олег понял, почему жена зашла так издалека.
Он потер лицо ладонями, пригладил темно-русые волосы. Весть была слишком важна, чтобы вот так сразу ее принять. То, о чем болтают рыбаки и жители прибрежных весей, еще не обязательно правда, это может быть пустой слух. Но все же… Чему дивиться: деду пошел седьмой десяток. А других прямых наследников у него нет, потому именно он, Олег-младший, и был увезен на другой край света еще подростком.
Единственный внук не видел его очень давно: шесть лет, почти треть всей своей жизни. Вещий не качал мальчика на коленях: ему хватало других забот. Поэтому сильнее скорби в душе Олега-младшего было смятение; взвился целый вихрь мыслей о переменах, которые эта смерть принесет ему, наследнику прославленного вождя и мудреца.
Он поднял глаза на молодую жену. Мальфрид смотрела на него: ждала, чтобы он сказал, как ей относиться к этой новости.
Мальфрид выросла у Олега на глазах, он с отрочества привык к мысли о браке с нею. Высокая, крепкая, ему под стать, дочь Олава обладала округлым скуластым лицом и настолько светлыми бровями и ресницами, что их почти не было видно на белой коже. Только весной, как выглянет солнце, кожа ее принимала ярко-розовый оттенок спеющей брусники, и тогда беловато-золотистые брови и тонкая полоска таких же волос, видная из-под покрывала надо лбом, сияли, будто солнечные блики. А глаза, обычно серо-голубые, становились ярко-синими, как цветущий лен.
Про нее не скажешь, что красавица, но Олег был не из тех, кто льстится на красоту. Он и сам был не красавцем; лицо у него было из тех, что называют костистым: выступающие скулы, надбровные дуги, жесткий подбородок, немного впалые виски, однако приветливый взгляд смягчал жесткие черты лица. Был он очень рослым, но соразмерного сложения; прямой сильный стан, крупные, красивые кисти рук с длинными пальцами, не слишком большие ступни придавали всему его облику благородный вид, как и должно быть при его высоком происхождении, и Мальфрид считала, что ей очень повезло с мужем. Почти с детства, едва узнав, что этот рослый неразговорчивый отрок – ее будущий супруг, она твердо решила во всем разделять его судьбу, будет она добра или зла. В первые годы они мало общались, хоть и виделись каждый день, но Олег всегда ощущал ее молчаливое сочувствие и был за это благодарен. Сам же он готов был в ответ во всем поддержать ее. Ни словом не попрекнул жену за то, что вот уже почти два года миновало после свадьбы, а о детях и намека нет. Мать ее отличалась плодовитостью, супруги были молоды, и Олег верил, что многочисленное потомство у них впереди.
– Что за люди, тот рыбак не сказал?
– Он же их не знает. Но он сделал такое лицо… – Мальфрид попыталась изобразить важность: выпучила глаза и подняла брови. – Надо думать, это знатные люди. Хёвдинги.
– Это у полян называется старейшины, – отрешенно поправил Олег, будто пытался вернуться мысленным взором на свою далекую теплую родину. – А еще – нарочитые мужи.
– Я знаю, – по-словенски ответила Мальфрид.
Словно хотела дать понять, что готова жить среди людей, говорящих только на словенском языке.
– Если это старейшины, то их, наверное, послало вече, – заметил Олег. – Только бы раздоров не случилось из-за наследства моего. У деда из мужчин в наследниках только я.
– А что если он там успел обзавестись еще ребенком? – Мальфрид подняла брови. – Говорят, у него было десять жен, и он брал по деве из каждой покоренной области, будто каган хазарский!
– Даже если и успел, это еще совсем дитя…
– Что бы там ни было, мой отец тебе поможет! – уверенно сказала Мальфрид.
– Само собой! – Олег усмехнулся, но его сдвинутые брови выдавали тайную тревогу. – Не зря же он меня кормил шесть лет – не чтобы в овраг метнуть!
Он откинул одеяло на беличьем меху и взял с приступки вязаные чулки.
– Я достану тебе одежду получше! – Мальфрид устремилась к ларю. – Вдруг эти люди уже сегодня будут здесь!
Большой обоз, пришедший по Ловати с юга, на Ильмене разделился: разошлись по своим местам люди из Будгоща, обоих варяжских городцов, из Словенска на речке Прости. Новость о том, что с обозом едут нарочитые мужи из Киева, имеющие дело до Олега, Предславова сына, Олегова внука, разлетелась по берегам быстрее птицы. Городцы и селения взволновалась: гордость мешала нарочитым мужам словен явиться к Олаву без приглашения, но сильнее было желание узнать, с чем приехали кияне и что будет дальше.
Когда обоз добрался до Хольмгарда, здесь все было готово к приему. Даже баню затопили, едва заметив вереницу саней на льду вдалеке. Никто не набрасывается на гостей с расспросами на пороге, поэтому Олав и его жена Сванхейд лишь приветствовали приехавших, а потом челядь отвела коней в конюшни, людей – в баню и гостевые избы.
Явились гости и в избу Олега-младшего. Выйдя к воротам посмотреть на приезжих, тот сразу увидел знакомые лица: кто-то помахал ему с лошади, еще кто-то – от саней.
– Яримка! – Олег устремился к всаднику. – И ты здесь! Остряга!
Сильно забилось сердце: ближайшие киевские родичи приехали не случайно. Значит, слухи были правдивы.
– Идемте все ко мне! – позвал он. – Много ваших здесь? Мала! Малоня! – Он огляделся, выискивая жену. – Смотри, кто здесь! Это родня моя киевская! Мы их к себе возьмем!
– Ну ты и здоровый вырос… – невольно охнул Ярим, щуплый молодец с хрящеватым носом, и только потом вспомнил, что надо поздороваться: – Будь жив!
Он запомнил Олега отроком, лишь чуть выше него, а теперь перед ним стоял великан с широкими плечами и темной, чуть рыжеватой бородкой, обрамлявшей подбородок, но оставлявшей пустое место под нижней губой – точно как у его отца, Предслава Святополковича. Разумеется, за шесть лет бывший отрок должен был сильно измениться, но такого удальца кияне увидеть не ожидали. Ярим, старше Олега на год, рядом с ним теперь казался отроком.
Вскоре гости уже топали на рогоже перед дверью, а челядь обметала снег с их одежды и обуви.
Мальфрид ждала в избе, держа перед собой чашу с пивом для приветствия. К приезду гостей она оделась в светло-зеленое платье и зеленый шерстяной хенгерок, отделанный сверху и снизу полосами огненного шелка. Между позолоченными застежками висели два ряда бус – стеклянных, тоже зеленых, и серебряных, покрытых тонкими узорами. На голове ее белело шелковое покрывало с очельем, вышитым золотой нитью. Впервые ей предстояло увидеть кого-то из родичей мужа – людей, что станут ее окружением на всю дальнейшую жизнь.
Вскоре Олег, довольный, оживленный и улыбающийся, уже знакомил ее с прибывшими. Хозяйка по старшинству подавала им чашу; выпив за здоровье хозяев, те снова наливали пива и передавали Олегу и жене, чтобы те выпили за них.
– Здравствуй, князюшка! – наперебой приветствовали Олега сватья, подмигивая: они не стали говорить о главном с порога, но и не пытались сохранить тайну, которая тайной уже не была.
– А ты молодец – княгиней обзавелся, да какой красавицей! – одобрил Честонег, глядя на разрумянившуюся Мальфрид.
Молодая хозяйка едва находила слова для гостей – помогала только выучка. А сердце билось, едва не выскакивая от волнения. Ей были приятны и похвалы незнакомой родни мужа, и то, что ее уже называли княгиней. Пусть всего лишь дома, почти в шутку, но эта шутка означала, что впереди именно то будущее, которое предвидел ее отец, отдавая дочь за внука Олега киевского.
Для всех собравшихся новость была объявлена вечером, на пиру.
Городец и посад перед ним были застроены обычными для словенских земель избами, но для дружины и приема гостей еще Тородд конунг выстроил грид: помещение длиной в полсотни шагов, с тремя очагами посередине и помостами вдоль стен, к которым приставлялись столы на козлах. На широких помостах хирдманы днем сидели, а ночью спали, в ларях под ними хранили свои пожитки. Оружие каждый вешал над своим личным местом – сообразно положению в дружине. На стенах висели звериные шкуры, знаменуя успехи хозяев на охоте и заодно уберегая от сквозняков. Между ними красовались старые изрубленные щиты с помятыми умбонами, оставленные на память о победоносных битвах. Длинные копья скрещивались над головой хозяина, придавая ему сходство с самим Одином. Помогали тому и две большие собаки, лежащие у ног.
Олав конунг занимал почетное сидение у длинной стены, по бокам сидели его брат Ветурлиди с сыновьями. Напротив, на втором почетном месте, устроился Олег в окружении киевской родни. В один день все изменилось: из заложника он превратился в ровню хозяина, столь же полноправного правителя державы. К тому же куда более обширной и могущественной.
Любому гостю этого дома сразу стало бы ясно, что хозяин держит в руках торговый путь, соединяющий весьма отдаленные земли. Тех, кто всю жизнь носил только полотно, сотканное руками своих женщин, и ел из глиняной посуды, вылепленной ими же, убранство грида поражало: будто на том свете очутился. По здешней посуде так сразу и не скажешь, что она из глины: большие и малые блюда, кувшины и чаши были покрыты многокрасочной глазурью – сине-зеленой, желтой, белой, – расписаны цветными птицами, быками, рыбами, оленями, крылатыми чудовищами. На столах перед хозяином, его родичами и почетными гостями сверкали кубки из серебра – с чеканкой, с самоцветами. Да и сами люди за столами своими нарядными одеждами напоминали ярких птиц: едва ли не на каждом был кафтан из шерсти, крашенной в яркие цвета, с отделкой из греческого или хвалынского шелка. В этом доме собрались сокровища из далеких стран, о каких жители обычных весей и не слышали. Недаром гостям Олава порой казалось, будто, войдя в этот дом, они разом перенеслись за тридевять земель.
Сам Олав конунг выглядел не слишком внушительно: невысокий ростом, хотя жилистый и сильный, с русыми волосами и рыжеватой бородой, он бы потерялся рядом с младшим братом Ветурлиди – крупным, полным, с буйными темными волосами и длинной бородой, – если бы не сидел выше всех. Его неприметная внешность обманывала: это был человек умный, предусмотрительный, упорный, умеющий во всех случаях защитить свою выгоду. Иной на этом бойком, прибыльном, но и опасном месте и не усидел бы; попробуй удержи в руках нити, что опутывали десятки словенских и чудских поселений до самого Белоозера.
– Послали нас люди рода полянского, – начал киевский боярин Честонег, после того как хозяин поднял кубок за богов и за здоровье прибывших, – объявить тебе, Улеб, что умер князь наш – Олег Вещий.
Он говорил по-словенски, но Олав, родившийся на Ильмене, разумеется, знал этот язык не хуже северного языка своих предков. И привык к тому, что старинное имя свейских конунгов – Олав – в устах словен звучит как Улеб.
– Весьма печальная новость, – Олав, уже знавший о важном событии, почтительно наклонил голову. – Это был достойный человек, мудрый и могучий правитель, прославленный воин. Велика была его удача! Мы выпьем сейчас за то, чтобы в палатах Одина он получил достойное место, а еще за то, чтобы потомки унаследовали удачу этого человека!
Рабы, в основном чудины, побежали вдоль столов, чтобы вновь наполнить кубки гостей. К самым почетным подошли с кувшинами сама Сванхейд, ее дочь и племянницы.
Все посмотрели на Олега-младшего – единственного наследника Олега Вещего, и каждый будто спрашивал мысленно: не посрамишь деда? Высокого роста, могучего сложения, с тяжеловатыми, хотя и вполне правильными чертам продолговатого лица, он казался старше своих двадцати лет. Высокий прямоугольный лоб говорил об уме и твердом нраве, но от волнения у Олега был сейчас мрачноватый вид. Уж он-то осознавал, какая тяжесть ложится на его плечи и как много от него теперь ждут!
Мальфрид с большим посеребренным рогом в руках подошла и встала возле мужа: то ли готовая услужить ему, то ли показывая, что у него есть все права взрослого женатого мужчины.
– И порешили нарочитые мужи киевские и вся лучшая чадь назвать новым князем нашим Олега, Предславова сына, Олегова внука, – продолжал Честонег. – Такова была воля покойного владыки нашего.
– Рад это слышать! – вслед за всеми Олав снова устремил взгляд на зятя. – Не сомневаюсь, Полянская земля не пожалеет об этом. Но чтобы все было по закону, мы должны услышать от тебя, Эльг, рассказ о твоем роде и предках.
Наследник поднялся, держа в руках рог.
Мальфрид пододвинулась и долила ему пива, чтобы выпить за предков.
– Род моего отца идет из Великой Моравии, – начал Олег. – Пять поколений назад первым ее князем стал Моймир, повелитель моравов, чехов, лужичан, нитран, вислян и иных племен. После него правил племянник его Ростислав, а тот передал власть своему племяннику – Святоплуку. У Святоплука, моего деда по отцу, было трое сыновей, и между ними разделил он свою землю. Мой отец, Предслав, был из троих младшим, он построил город во имя свое – Преслав. Когда же пришли на землю ту бесчисленные угорские орды, в битвах с ними пали двое братьев моего отца, а сам он, еще отрок, с матерью своей, княгиней Святожизной, бежал в Русскую землю, в Киев, и принят был дедом моим, Олегом Вещим, с любовью. Там отдал Олег ему в жены дочь свою Венцеславу. От супружества сего я и родился. Сыновья деда ушли к богам раньше него самого, и другого мужского потомства у него не осталось.
– Хотя ты происходишь от Эльга по женской ветви, однако род твоего отца – княжеский, – будто услышал об этом впервые, Олав учтиво кивнул. – Думаю, никто не станет оспаривать твои права.
Кияне тоже закивали. Долгие войны с хазарами, древлянами, владычество пришельцев Аскольда и Дира почти уничтожили род потомков Кия. За многие годы поляне привыкли, что ими правит князь-воевода, не ведущий свой род от пращуров племени. Но Олег Вещий защитил полян от обид, дал им невиданную прежде силу, и от наследника его требовалось не растерять эти завоевания. А дадут боги удачи – и преумножить.
Назавтра Олав разослал гонцов по городцам и большим прибрежным селениям – оповестить Приильменье о важном событии. Новому князю следовало ехать в Киев как можно скорее, дабы город не оставался без власти, вводя в соблазн соседей. Пока за делами присматривал Предслав, отец Олега, но сам он правами на киевский стол не обладал, и кияне с нетерпением ждали нового владыку. Посланцы просили Олега собраться поскорее, чтобы захватить санный путь и не застрять посреди дороги, дожидаясь, пока на Днепре пройдет ледоход.
Еще сильнее с отъездом торопилась Мальфрид. Ничего пока не было решено, а она уже заказала кузнецам десяток новых больших ларей, пересмотрела со служанками все запасы полотна, белья, одежды, меха и посуды. Начала раздавать прощальные подарки. Над ней подшучивали – дескать, как нашей Мальфрид не терпится стать княгиней в Киеве! Она натянуто улыбалась и отводила глаза.
Олег и сам стремился скорее на родину, но обнаружилась одна сложность.
– Я весьма рад, что муж моей дочери займет достойное положение, – заметил как-то Олав. – Но, поскольку он покидает мой дом, я хотел бы знать, кто здесь займет его место. Ты – наследник своего деда, а кто будет твоим наследником, князь Олег?
Тот смешался: у него не было ответа на этот вопрос.
– По справедливости, я должен был бы попросить у тебя даже двоих, – продолжал Олав, – ведь кроме моего сына Ингвара, который и так уже в Киеве, с тобой уедет туда и моя дочь. Не сомневаюсь, что мир и родственная любовь не покинут нас, но уговор надо соблюдать.
– Я и не думал отказываться от уговора, – заговорил Олег. – Просто не знаю, как быть: ты ведь знаешь, у меня пока нет сыновей. И братьев нет, есть только сестра, но она уже замужем. Вот ее муж: Острогляд, Боживеков сын! – он указал на одного из киян.
Острогляд, еще молодой, но зрелый муж, был весьма красив – с округлым белым лицом, русой бородкой и задорными кудрями. Он неизменно улыбался, был щеголеват и речист. На вечерние пиры в Олавов грид он являлся в кафтане желтой шерсти, с отделкой зеленым шелком с золотыми узорными кругами, с полосами серебряной тесьмы на груди.
– Но теперь моя сестра принадлежит к его роду, и едва ли муж позволит… – продолжал Олег.
Острогляд ухмыльнулся и замотал головой:
– Так у нас, князюшка, не водится. Я Ростиславу свет Предславну не силой брал, не неволею, не уводом увел, не угоном угнал, не украдом украл! Бил челом – кланялся батюшке, бил челом – кланялся матушке. Износил кафтан шелку греческого, истаскал кушак шелку хвалынского, все Ростиславы свет Предславны добиваючись!
Олав улыбнулся его красноречию и не стал спорить: выкупленная по обычаю жена прежнему роду больше не принадлежала.
– Так может, твое место здесь займет кто-то из твоих родичей? – брат Олава, Ветурлиди, вопросительно посмотрел на киян.
Те озадаченно переглянулись.
– Каково родство между вами? – продолжал толстяк. – Кто из них будет считаться твоим наследником, пока боги не пошлют тебе сыновей?
Олег покачал головой: Честонега с потомками и Острогляда связывало с ним всего лишь свойство.
– Боярин Честонег – пасынок моей бабки, княгини Святожизны. Когда она бежала в Киев от угров, ее сын был еще отроком, а она сама – зрелой женщиной, но вовсе не старухой. К ней посватался боярин Избыгнев, вдовец. У него уже было четверо сыновей. Честонег из них старший, а эти молодцы – его братаничи. Общих детей у них не было.
– Выходит, эти мужи не в родстве ни с Эльгом, ни с твоим отцом? – уточнил Олав.
– Кровного родства меж нами нет.
Олав нахмурился. Договор должен соблюдаться, но и сам он не знал, как это устроить.
– Постойте! – поднял руку Ветурлиди. – А как же братья Эльга – те, которые в Плескове? Вальгард, я слышал, женат на дочери самого Судогостя плесковского женат. Пока у тебя сыновей нет, братья твоего деда их заменят.
Олег с сомнением покачал головой:
– Не в моей власти приказывать братьям деда. В Плескове свой князь, и едва ли он захочет лишиться воевод. Сами они едва ли пожелают сменить собственные дома на чужие, а место вождя дружины – на скамью для гостей-заложников.
– Это я понимаю! – засмеялся Ветурлиди. – Я очень ценю и почитаю моего брата Олава, но не хотел бы ради него ехать заложником в Плесков!
– Однако послать туда кого-то из сыновей я мог бы тебя уговорить! – Олав с усмешкой окинул взглядом поросль племянников: шестерых парней в возрасте от тринадцати до двадцати лет. – Особенно если им пообещают подобрать там высокородную жену. Надеюсь, у братьев Эльга найдется сын, который приедет сюда, к нам, раз уж наш Ингвар живет в Киеве.
– А если бы у них еще нашлась дочь, подходящая в жены, скажем, моим Фасти или Сиграду, – оживленно подхватил Ветурлиди, глянув на двоих старших сыновей, – это было бы хорошо и справедливо: ведь ты, Олав, отсылаешь туда же, в Киев, и Мальфрид!
– Лучше и не придумать, – заключил Олав. – Пожалуй, давайте-ка пошлем поскорее в Плесков и пригласим твоих родичей. Что скажешь, Олег?
– Конечно, послать к ним необходимо… – начал было тот.
– Однако не слишком ли много времени мы потеряем? – с тревогой вставила Мальфрид. – Если нам придется ждать до лета, чтобы попасть в Киев, это может вызвать там смуты, разве нет?
– Откладывать не стоит, – поддержал ее киянин Стемид. – Лучше сделать вот как: послать в Плесков – да и пускаться в дорогу! На пути встретимся: пусть Олеговы родичи приедут… да хоть в Будгощ, там мы с ними и потолкуем. Поезжай, Олав, с нами, или вон брата пошли. Там и решим, кому у тебя жить.
– Мы еще поговорим об этом на днях, – помолчав, сказал Олав.
Мысль отпустить своих заложников, не получив других взамен, не слишком нравилась ему, но он не видел, как этого избежать, не проявляя неразумного упрямства. Не может ведь Олег-младший наскоро слепить пару сыновей из глины, чтобы оказать уважение тестю!
Первыми уехали гонцы. После этого немало тягостных дней прошло в бездействии. Но вот Ветурлиди прислал долгожданную весть: плесковские родичи Олега прибыли в Будгощ, что близ устья Шелони, на юго-западном берегу Ильмень-озера. Теперь и сам будущий киевский князь мог пускаться в дорогу.
Олав принес жертвы ради благополучного путешествия дочери и зятя, а также их успешного вокняжения. На прощальный пир съехались старейшины со всех окрестных городцов. Олегу и Мальфрид это напомнило их свадьбу два года назад: тогда они вот так же сидели на почетных местах, одетые в лучшее цветное платье, оба бледные и напряженные, с нетерпением ждущие, когда же это все закончится. Оба ничего не ели и не пили – тоже как на свадьбе. Затянувшееся прощание и неопределенность будущего вымотали их, не оставив сил на радость.
В рассветных сумерках холодного зимнего дня будущие князь и княгиня Русской земли сели в сани – в простых овчинных кожухах, как их дружина и челядь. От прочих мужчин Олега отличала лишь кунья шапка, покрытая красным шелком. Мальфрид закуталась поверх кожуха и головного платка в другой большой платок из толстой шерсти: он укрывал ее до колен, точно плащ.
Этим утром она поднялась раньше всех в городце, сама разбудила служанок, сама распоряжалась приготовлениями утренней каши. Возчиков, челядь, дружину и киян накормили до отвала. Правда, Олег в лихорадочном предвкушении начала новой жизни съел через силу лишь пару ложек, да и сама Мальфрид поковырялась для вида в овсянке с просяным маслом, а потом отложила ложку, делая вид, что ей нужно еще о чем-то похлопотать.
С матерью и прочими женщинами Мальфрид простилась накануне вечером и попросила их утром не выходить к отъезду. Госпожа Сванхейд согласилась: понимала, что дочери трудно будет сохранить невозмутимость. Ведь она отрывалась от родной семьи, навсегда отбывала в чужие края, где еще неизвестно, что ждет – почет или гибель. Владыка Хольмгарда тоже произнес последние напутствия еще вчера, поэтому остался в спальном чулане.
Отъезд прошел так же буднично, как отправление торгового обоза. И теперь Олег-младший мог наконец вздохнуть с облегчением. Юность его осталась за спиной, впереди ждала новая жизнь. Правда, при первых проблесках зимнего рассвета увидеть можно было немногое: лишь укатанные колеи на льду Волхова в бурых пятнах навоза, заснеженные берега, хранимые, будто стражами, старыми развесистыми ивами по колено в сугробах.
А большую часть зримого мира занимало огромное темное небо. При взгляде на него Олегу вспомнился череп древнего великана Имира, из которого сотворен небесный свод. Таким он и был: плотным, исполинским и непробиваемым.
Как его будущее…
Но если бы дед, Олег-старший, лишь пялился на небо, высматривая благоприятные знамения, он так и окончил бы жизнь на островке близ Ютландии, где дотлевала одна из ветвей древнего рода Скъёльдунгов.
Олег Предславич махнул рукой. «Трогай!» – пролетел крик вдоль вереницы саней, передаваемый от одного к другому, и обоз двинулся с места.
Скрипел снег под полозьями, бодро шагали возчики в набитых соломой поршнях поверх черевьев. Мальфрид, по самые глаза укутанная в платок, сидела, привалившись к новому сундуку: от него еще пахло березовым дегтем и каленым железом. В полутьме, если не приглядываться, ее саму можно было принять за большой тюк.
Опустив веки, она переводила дух. Первый шаг сделан: она выскользнула из родительского дома, не дав никому ничего заподозрить. Удачно получилось: в эти дни все смотрели больше на Олега, чем на нее, а он тоже был бледен, беспокоен и мало ел. Никому не пришло в голову удивляться, отчего она, его жена, сама не своя.
Пока обошлось. Правда, дело не кончено. Им еще придется задержаться в Будгоще, а там с ними будет дядя Ветурлиди: Олав поручил ему переговоры с плесковской родней. Но Ветурлиди – это не мать, по части женских дел ему далеко до наблюдательной Сванхейд. Там у него найдутся другие заботы. Она сможет засесть в женских покоях и притвориться, будто простыла в дороге. С кем не бывает?
Закружилась голова, и Мальфрид стиснула зубы, стараясь дышать глубоко и ровно. Сглотнула. Это просто от волнения, сейчас пройдет.
Тяжело ей придется зимой в долгой дороге! Но Мальфрид была полна решимости вытерпеть что угодно – лишь бы никто не заподозрил, какую огромную ценность она увозит с собой.
Ехали вдоль западного берега, в полдень остановились на отдых в Варяжске, потом тронулись дальше, прихватив Ветурлиди с двумя сыновьями.
К вечеру обоз вступил во владения рода Будогостичей: они правили в низовьях Шелони как здешний старший род. Платили дань Олаву, а сами собирали подать «на богов», как это называлось, то есть на содержание родового святилища. Земли в устье Шелони, удобные для пахарей, считались наилучшими во всем южном Приильменье. Будогостичи были старейшины древнего словенского корня – старая чадь. Они вели свой род от основателей поселения, от того Будогостя Старого, чьи потомки за триста лет расселились по округе и теперь обитали в трех десятках весей. Над белой равниной, пока еще не стемнело, тут и там можно было видеть дымки.
По плотно укатанной дороге обоз подтянулся к раскрытым воротам. Еще прадедами нынешних хозяев Будгощ был хорошо укреплен: поверх высокого вала шла стена из уложенных вдоль земли бревен, которые крепились к вкопанным стоякам. Высотой стена была в два-три человеческих роста. С внутренней стороны ее подпирали срубы, служившие и жильем, и хлевами, и клетями для припасов, а поверх них имелся боевой ход.
Сейчас вокруг площадки в середине городца толпился народ: и местные жители, и приезжие. У дверей обчины горел костер. Туда и направился, выйдя из саней, Олег со своей киевской родней.
– Будь жив, князь молодой! – слегка насмешливо, но приветливо произнес князь Житинег, мужчина средних лет, с золотисто-рыжей бородкой, говорливый, резкий в движениях. – Прибыли! К нашим чурам! А тут и родня твоя плесковская дожидается! На два дня вас опередили!
С Житинегом Олег был уже знаком, а вот к плесковичам подошел не без волнения.
Среди людей у костра выделялись двое – и сразу было видно, что братья. При первом взгляде на них у Олега так и встал перед глазами покойный дед, будто выглянул из отроческих воспоминаний. Эти двое, сводные младшие братья Эльга Вещего, были моложе его лет на двадцать, но семейное сходство отчетливо проступало в продолговатых лицах с высокими и широкими лбами, в прямых носах, а главное – в очерке глаз и светлых бровей. Оба выглядели людьми уверенными, но добродушными.
– Будь жив, внучок! – смеясь, воскликнул тот, что казался постарше – Вальгард. Он говорил по-словенски, не будучи уверен, что родич поймет северную речь. – Сколько лет жил на Волхове – повидаться не собрался, а как в даль далекую ехать, так познакомиться решил!
– Простите, родичи! – Олег с почтением поклонился, потом дал Вальгарду себя обнять. – Но вы к нам жаловать не изволили, а я был в себе не волен…
– Это верно: в тальбу не для того берут, чтобы по гостям разъезжали! На блины, как славяне говорят! – согласился Вальгард. – Но ты ведь не для блинов нас позвал?
– Вальгард, погоди! – второй брат, Торлейв, прикоснулся к рукаву его мехового кожуха, потом тоже обнял Олега. – Разогнался! Мы же не будем обсуждать такие дела на морозе, дай ему хоть отогреться и пива глотнуть! А ты, Олег, лучше покажи нам твою жену молодую. Она ведь старшая дочь Олава, правда?
Олег повел их к саням, где женщины уже помогли Мальфрид выбраться из-под шкур и собирались отвести к себе – отогревать и кормить.
Затеялись обычные разговоры: про дорогу, холод, баню, красоту молодой… Потом родичи Житинега повели прибывших под крышу – кого куда. Разговоры о делах отложили до завтра.
Несмотря на усталость, Олег долго не мог заснуть. Беглое знакомство с братьями деда оставило впечатление, будто ему показали франкский клинок, завернутый в светлый шелк. Даже эта краткая беседа перед санями дала ему понять: добиться чего-то, что нужно только ему, от этих людей будет совсем нелегко! Не выглядели они людьми, готовыми идти навстречу чьим-то чужим выгодам и вопреки своим собственным.
Наутро все собрались в обчине: Олег с киевской родней, оба брата покойного Эльга, Ветурлиди с сыновьями, князь Житинег со старшими родичами. Покончив с кашей, приступили к делу. Хозяйка с дочерью тихонько стояли у конца стола, высматривая, не надо ли еще чего подать. Мальфрид не показывалась.
– Я слышал о вашем уговоре насчет обмена наследниками, – начал Вальгард. – Вы ведь ради этого нас позвали сюда?
Когда он снял шапку, оказалось, что его блекло-светлые волосы, гладко зачесанные назад и заплетенные в косу, достигают пояса. Рыжевато-золотистая борода на щеках была опрятно подстрижена, за исключением двух длинных прядей по сторонам подбородка: они тоже были заплетены в косички, достающие до середины груди, с бронзовыми пронизками-пружинками на концах. На руках его блестели широкие серебряные браслеты и перстни, кафтан с отделкой голубого шелка подчеркивал голубизну глаз.
Взгляд этих глаз был прохладен.
– Мы знавали Рагнара, твоего дядю, а нашего племянника. Жаль, что он так рано умер, но все в руках судьбы. Троих старших уже в живых не было, когда мы с Торлейвом прибыли в Гарды. Рагнара-то мы как раз тут застали, он тогда у Олава жил. Впрочем, для тебя-то дело обернулось неплохо. И кого Олав отослал в Киев?
– Там живет мой племянник Ингвар, старший сын Олава, – ответил Ветурлиди. – Отправился туда совсем ребенком. А ныне, чтобы уговор выполнялся, со стороны вашего рода требуется не менее весомый залог. Все было бы просто, если бы у нашего Олега уже был сын или хотя бы дочь. Но он сам еще так молод и так недавно женат, что придется искать заложника среди другой его родни.
– Если ты намекаешь на меня, то напрасно! – Вальгард усмехнулся, всем своим видом показывая, что мысль эта нелепа.
– Но ведь после Эльга именно ты – старший в вашем роду! – возразил Ветурлиди. – И пока у Олега нет младших родичей, он может ждать поддержки только от вас.
Вальгард слегка двинул бровями. Этот человек был упрям, умен, всегда знал, чего хочет, но имел привычку иногда прикидываться простаком. Не желая продолжать разговор, он делал глупое лицо, будто ничего не понимает и нет смысла тратить время на объяснения с таким дурнем. Однако еще никто – ни ютландский конунг Горм, ни плесковский князь Судогость, ни даже сам старший брат Олег не сумел склонить этого мнимого простака к тому, чего ему самому бы не хотелось.
– Пусть так вышло, что сейчас именно я – старший и ближайший родич Олега, – неторопливо продолжал Вальгард. – Но, если что, я мог бы предъявить права лишь на его личное имущество. Скажем, вот на этот красивый кафтан, но не пояс, ибо пояс – уже знак власти. Соваться в Киев и чего-то требовать было бы для нас с Торлейвом смешно. Наш брат Эльг захватил эту добычу без нашей помощи, и мы не настолько бессовестны, чтобы требовать доли. Так что, Ветурлиди, пойми: я родственник молодого Эльга, но не наследник его владетельных прав. И хотя мы с братом готовы оказать ему помощь и поддержку, какую разумно от нас ждать… как заложники мы или наши дети для Олава не годимся.
– Мой брат Олав поручил мне заверить вас: вы очень даже годитесь!
Прохладный взгляд голубых глаз Вальгарда сошелся с настойчивым взглядом Ветурлиди. Тот был полноват, но подвижен: длинные темные волосы он носил распущенными, позволяя дочерям заплетать в этой гриве лишь две-три косички по сторонам лица. Со времени отъезда из дома эти косички уже успели сваляться, а расчесать волосы самому ему никогда не приходило в голову. Еще одна косичка красовалась в гуще длинной бороды – на сей раз слева, хотя бывало и справа. Шапку, отороченную дорогим белым мехом северной лисы, он держал на коленях.
– Вы с Олавом – весьма достойные люди и, я не сомневаюсь, гостеприимные! – Вальгард учтиво кивнул. – Вижу, что вы не просто хорошо обращались с нашим молодым родичем, но и стали ему настоящей семьей. Однако у нас с Торлейвом уже есть свои дома и семьи, и нам вовсе не хочется покидать их.
– Уж верно, у вас обоих есть сыновья.
– Это правда.
– И если не ошибаюсь, твоя жена происходит из рода плесковских князей? Стало быть, твои сыновья – родичи будущего князя Плескова? Надо думать, любой из них не откажется пожить у такого богатого и гостеприимного хозяина, как мой брат. К тому же вот еще что: мы дали Олегу превосходную жену, а у моего брата есть еще одна дочь. Она пока молода для брака, но время идет так быстро…
– Мои сыновья еще слишком молоды для брака! – Вальгард ухмыльнулся, не желая прямо сказать, что этим «женихам» всего три и четыре года. – Еще и десяти лет не прошло с тех пор, как я женился на их матери, и поначалу она приносила только дочерей. Не думаю, что моя жена согласится отослать от себя сыновей, что едва научились ходить на собственных ногах.
– Но что же – неужто никак делу не помочь? – вмешался Честонег.
Киевский боярин с самого начала беседы переводил с Ветурлиди на Вальгарда хмурый взгляд. По веселому виду плесковских воевод было ясно: те не так уж близко к сердцу принимают их беду. Младшие братья Эльга много лет прожили слишком далеко от него; они почти не знали ни его полянскую жену, Бранеславу из рода Киевичей, ни их дочь Венцеславу. И сын ее Олег по сути был для них чужим. Ради приличия Вальгард и Торлейв прикидывались, будто сочувствуют его заботам. Но они жили совсем в другом краю, где правил другой княжий род. Отказавшись от прав на все завоевания Вещего, они хотели держаться подальше и от связанных с этим забот.
– Если договор не будет исполнен, что с нашим союзом станется? – Честонег больше не мог молчать. – Порушатся все наши уговоры, будем опять, как в Киевы веки, в бабьей тканине ходить. Как тогда гостям торговым ездить? Или вы во Плескове больше паволок не хотите?
– Вот уж, что правда, то правда! – подхватил Житинег. – Нельзя Поозёрью с Киевом ссориться. Такие богатства через нас движутся! Если какой раздор – торговые гости ходить перестанут, только мы и видали серебро, паволоки да прочее все!
До сих пор словене не вмешивались в попытки варягов договориться между собой. Но теперь хозяин Будгоща тревожно переглянулся с Ратимером, братом Судогостя: тот приехал представлять здесь плесковского князя.
– Верно Житинег говорит! – поддержал его Ратимер. – Нам лишь бы в Киев сидел добрый человек, чтобы свой был. А мы, Олег, тоже тебе друзья! – обратился он к молодому князю. – Судогость, брат мой, мне наказал тебе кланяться. Если ты, как в Киеве сядешь, станешь наши обозы с товарами через свои земли пускать, а там и в греческие земли отсылать со своими вместе, то от уговора такого и тебе, и нам хорошо будет.
– Да и нам не годится в стороне быть! – вклинился Житинег.
До сих пор его товары отправлялись вверх по Ловати в составе обозов из Варяжска, но он никак не хотел упустить случай подружиться с киевским князем напрямую.
– Эх, князь молодой, нашли тебе жену, а то я бы из своих дочек тебе любую снарядил! Мои-то какие крепкие да румяные, чисто… репки налитые!
Все засмеялись, напряжение отпустило.
– Получать серебро и паволоки – это всегда приятно, – ответил Вальгард Честонегу. – Но я не стану оплачивать их моими детьми. Они еще слишком малы, чтобы постоять за себя.
– Мой брат Олав отослал в Киев сына, которому было тогда всего четыре года! – напомнил Ветурлиди.
– Олав имеет право распоряжаться своими сыновьями, как ему угодно. И я тоже.
Это была правда: ни Киев, ни Хольмгард, ни даже плесковский князь не имел власти принудить Вальгарда к чему-либо.
– Мы сделали больше, чем требовал уговор! – горячился Ветурлиди, понимая, что все их доводы сводятся к мысли «это нужно нам», и их никак не удается превратить в «это нужно тебе». – Олав отдал в Киев не только сына, но и старшую дочь – она жена Олега и едет с ним! Если уж ты так сильно не хочешь отпустить к нам своего сына, то мог бы предложить жену для… кого-то из сыновей Олава или моих. Тогда наше положение уравняется. Обмен невестами – самый древний, достойный, надежный способ союза, освященный богами. Против этого ты не станешь возражать? Можешь кого-то предложить? У тебя есть дочь?
Напав на эту мысль, Ветурлиди оживился и даже немного поерзал крупным телом на скамье. Его двое сыновей, молодые парни, взглянули на Вальгарда с новым любопытством.
– Кажется, – Вальгард будто в задумчивости возвел глаза к балкам закопченной кровли, – у меня их не менее трех… Четыре, если считать падчерицу.
– Они еще не обручены?
– Как будто бы нет? – Вальгард поднял брови и вопросительно взглянул на Торлейва, словно сам не мог уверенно припомнить. – Что скажешь?
Торлейв ухмыльнулся и помотал головой. Он был менее разговорчив, чем брат, но куда охотнее улыбался и вид имел дружелюбный.
– Сколько им лет? – продолжал Ветурлиди.
– Падчерице уже тринадцать. Я не вникаю в эти женские дела, но с прошлой весны она носит одежду взрослой женщины.
– Воислава – невеста, – кивнул Ратимер. – Поневу надела на прошлую Русальную неделю.
– А что скажешь о твоих родных дочерях? – не отставал Ветурлиди. – Ведь твоя падчерица не состоит в кровном родстве с Олегом.
– Моей старшей дочери семь лет. Если я правильно понимаю, ее можно будет считать взрослой лет через шесть-семь. Как пойдет…
Сыновья Ветурлиди приуныли, зато сам он обрадовался:
– Так вот и способ разрешить наше затруднение! Твоя дочь составит отличную пару Ингвару, моему племяннику. Ему сейчас девять лет. Это будет уместный и равный брак: твоя старшая дочь выйдет за старшего сына Олава и со временем станет княгиней в Хольмгарде! Мы дали вашему роду невесту – мою племянницу Мальфрид, а если вы дадите нам невесту – твою дочь… как ее имя?
– Как будто… Эльга? – Вальгард снова покосился на брата, и тот опять кивнул с ухмылкой.
– Отлично! – Ветурлиди потер пухлые кисти. – Истинно княжеское имя! Оно ведь было дано ей в честь твоего брата?
– Именно так. Мы рассудили, что раз уж моя дочь – внучка плесковского князя, то ей подойдет имя самого знаменитого из наших родичей.
– Если ты согласишься на это обручение, мы, пожалуй, не станем требовать заложника до тех пор, пока у молодого Олега не появится более близкий родич… То есть сын.
– Ну… на это, пожалуй, можно согласиться. А, Тови? – Вальгард помедлил, глядя на брата, потом кивнул. – Думаю, справить свадьбу можно будет лет через семь-восемь. Раньше моя жена едва ли согласится.
– Не лучше ли прямо сейчас, раз уж мы объявим обручение, отослать девочку к будущему мужу? Олег мог бы сразу взять ее с собой, а уж он, ее родственник, хорошо за ней присмотрит. И как удачно, что с ним едет жена!
– Не думаю, что моя жена это позволит, – Вальгард покачал головой. – И мой тесть – а с ним надо считаться, ведь он князь. К тому же за семь-восемь лет… Ты понимаешь, я желаю твоему брату Олаву долгой и славной жизни, но он уже немолодой человек, и за восемь лет его сын Ингвар может… получить свое наследство. И зачем девочке ездить через весь свет и обратно, когда можно будет отослать ее прямо в будущий дом? Юный Ингвар в некой мере и сам подвергается опасности так далеко от родных мест, и он бы не захотел, если бы все это понимал, рисковать своей будущей женой, пока не может ее защитить.
– А твоя падчерица – она не обручена? – вдруг спросил Житинег.
– Еще нет. Вроде бы жена мне ничего такого не говорила.
– У моего старшего сына молодуха нынешней зимой умерла. А и сам он молод еще, чтобы вдовцом век доживать. Нам бы с Судогостем породниться – лучше не бывает. Ратимер, что скажешь?
– Это ты мне задачу задал! – протянул брат плесковского князя. – Это как Судогость посмотрит и старцы наши… Она хоть девка во всем справная… да ведь поневу только первый год носит, приданого мало скопила. Ей был еще пару зим поработать… Да к тому ж она – старшая внучка моего брата, а дочерей у него, кроме ее матери, больше нет. Сам понимаешь: первая наша невеста ныне, дорого будет стоить…
– Ну, нам-то с тобой спешить некуда, обо всем успеем потолковать! – ухмыльнулся Житинег.
По лицу Ратимера было заметно, что это сватовство ему нравится, но где же видано, чтобы родичи невесты прямо так сразу соглашались! Приди хоть сам Дажьбог на порог – делу не бывать без рассуждений о том, что «девка молода», «приданое не готово», «дома некому работать» и «наше тесто не приспело».
Вальгард не стремился соблюдать эти сложные обычаи, однако взял день на раздумье. И назавтра дал согласие.
– При свидетельстве всех этих свободных людей я, Вальгард сын Асмунда, обещаю во исполнение договора об обмене заложниками между нашим родом – родом Эльга по прозвищу Вещий, и родом Олава сына Хакона из Хольмгарда, отдать мою дочь Эльгу в жены Ингвару сыну Олава, – произнес воевода на прощальном пиру и, по обычаю плюнув на пол и обтерев уста полотенцем, поцеловал меч. – Призываю богов и предков хранить наш уговор. И вы послухи днесь, – добавил он по-славянски, кивнув здешним старейшинам.
Он плеснул немного пива из посеребренного рога в очаг, отпил сам и передал рог Ветурлиди.
– Послухи мы днесь! – поклонились в ответ словене и плесковичи, а потом Ратимер подтолкнул плечом сидевшего рядом Житинега и усмехнулся:
– Ну, одну девку пропили! Скоро нашей черед!
– Мы еще всех обскачем! – поддержал тот. – Уж мы-то с тобой, сват Ратеня, на свадебке-то первые спляшем! А эти пока соберутся – сколько воды утечет!
Больше медлить было нечего, и на следующий же день Олег пустился в путь. Даже такое событие, как обручение в семье, не позволяло особенно задерживаться. Дорога предстояла долгая, а случись оттепель или ранняя весна – придется дожидаться где-нибудь в чужом месте, пока сойдет ледоход.
Жена Житинега усердно старалась получше накормить отъезжающих, но Олегу и Мальфрид так не терпелось ехать, что их миска осталась почти полной. И вот Олег вновь усадил жену в сани, закутал в платок, поцеловал в кончик носа и его тоже прикрыл платком. Молодой князь глядел весело: сложное важное дело оказалось улажено быстро, и он счел это добрым знаком. Огорчало только то, что жена, казалось, не разделяет его радости.
– Малоня, ну, что ты такая квёлая! – ласково упрекнул он ее, усаживаясь в сани рядом и делая знак возчикам трогать. – Вот и поехали! А я уж, знаешь ли, боялся, до весны здесь застрянем, пока будем судить и рядить.
– Ой, нет! – Мальфрид поморщилась. – Только не до весны…
– Что ты куксишься? – Олег вдруг осознал, что жена уже давно выглядит больной. Не только же из-за беспокойства! – Ты здорова ли? Может, надо было задержаться? Может, тебе каких травок попить? Хоть и спешим, да уж лучше приедем попозже, чем я с хворой женой на руках в зимнюю дорогу пущусь!
– Нет, поедем! – Мальфрид вцепилась рукой в вязаной варежке в его руку. – Непременно поедем. Поскорее!
– Да что с тобой? – Олег повернулся, тревожась уже не на шутку.
Даже в рассветных сумерках было заметно, что Мальфрид бледна и тяжело дышит.
– Я… нет…
Вдруг она скинула с головы большой платок, отвернулась к борту саней, наклонилась, и ее стошнило. На ходу она подхватила горсть снега почище, потом бросила, мокрой варежкой провела по лицу.
– Ты больна! – Олег схватил ее за плечи. – Зачем молчишь? Вернемся в Будгощ, отлежись, там бабы тебя полечат.
– Нет, мы не вернемся… погоди… лежать долго придется… месяца три…
– О боги, да что с тобой такое? – Олег испугался не на шутку, тем более что крепкая здоровьем жена его к такому не приучила.
Отчаянно морщась и ловя воздух открытым ртом, Мальфрид снова перегнулась через край саней и судорожно закашлялась.
Позывы были напрасны: она ведь почти ничего не ела утром. Молодая княгиня опустила голову на мешок, крепко держа Олега за руку, будто заклиная просто ждать, пока она оправится.
– Потому… и молчала… – отдышавшись, с трудом выговорила она. – Нельзя им знать. Отцу… матери… этим всем… и родичам твоим плесковским.
– Почему? – пробормотал озадаченный Олег.
– Понесла я… затяжелела. Второй месяц знаю… скоро третий, но не уверена была… Хотела сказать, а тут… эти приехали. Ведь если… у нас дитя… его и оставят в залог. Это же твой сын! Старший. И пока единственный. А он им всем нужен! Его еще на свете нет, а они уже слетелись и каркают: нам, нам! Я и думаю: тебя отошлют, меня дома запрут до родов, а потом сына моего отнимут. И останусь я – мать без ребенка, а ты – князь без наследника. А я… нет!
Мальфрид собралась с силами и села прямо. Обеими руками держа руку Олега, устремила ему в лицо решительный взгляд слезящихся глаз.
– Не отдам! Он мой! И он у меня один! Никому не отдам! Увезу, пока не догадались, сама выращу. Хоть до семи лет, пока мать сына растит, он со мной будет! А там… как судьба велит. И решила: начнет меня мутить, молчать буду, терпеть буду, а никому догадаться не дам – ни матери, никому! Хоть умру, а скрою! Но мне и везло покуда – только вот на днях, вчера-позавчера, и впрямь тошнить начало.
– Ох, ты… родная моя… – не зная, что в нем сейчас сильнее, облегчение или потрясение, Олег еще не мог по-настоящему обрадоваться этой вести. – Умирать-то не надо! Нам с тобой теперь только жить!
Утомленная душой и телом, Мальфрид привалилась к его груди и закрыла глаза.
– А они видишь, и без нас справились, – пробормотала она. – Вальгардову дочку к нам привезут за братца Инги выдавать, я за ней пригляжу. И сама нам не чужая, твоя племянница… или кто?
– Она мне… наоборот, двоюродная тетка! – Олег усмехнулся этому родству, которое связывало его с незнакомой семилетней девочкой.
– Вот и хорошо! – для Мальфрид, избежавшей разлуки с неведомым еще родным ребенком, сейчас все было хорошо. – А там и сынок наш подрастет…
Но сколько Мальфрид ни храбрилась, дух не одолел немощи тела. В Зорин-городце за устьем Ловати она все же слегла. Приступы тошноты повторялись раз по десять в день, не давая подняться.
Здешняя хозяйка, княгиня Всевида, поила гостью отваром нивяницы и мяты, утром почти силой заставляла есть. У нее уже было трое подрастающих детей – от двух до шести лет, и она хорошо знала, что и как.
– Это у тебя, пожалуй, дочка будет, – приговаривала она, сидя у лежанки, где распростерлась Мальфрид – бледная, с распущенными волосами, не отодвигаясь далеко от края и лохани на полу. – У меня все четыре раза так было. Когда озноб пробирает – это к девочке, мне еще мать говорила, а нас у нее было пять дочерей. А коли в жар и пот бросает – это к мальчику. Еще если меду хочется или морковки сладенькой – это к девочке, а если все мяса или грибов соленых – к мальчику.
– О-о…
От одной мысли о чем-то из перечисленного Мальфрид снова сморщилась и потянулась к лохани.
Через пару недель Мальфрид полегчало: то ли помогли заботы Всевиды, то ли крепкое здоровье молодой. Она перестала извергать все съеденное и объявила, что готова продолжать путь.
Олег не без пользы провел это время в обществе мужа Всевиды, князя Дивислава. Тот был всего на несколько лет его старше, но правил с отрочества и даже расширил доставшиеся по наследству угодья. Он происходил из тех же вождей, что привели сюда будущих словен три века назад, но не пошли на Ильмень-озеро, а осели на Ловати. Все старинные роды, живущие вдоль этой реки до самой Двины и смолянских волоков, признавали его главой над собою. С князьями западных кривичей он породнился, женившись на Всевиде – дочери полоцкого князя. Его дед поставил городец для защиты от набегов варяжских дружин с Ильменя, и потому владения хольмгардских конунгов не продвинулись дальше на юг. Сам Дивислав, кроме дани со своих подданных, брал десятину с проезжающих через Ловать торговых гостей.
– Вот послушай, я как рассуждаю… – говорил он Олегу, в задумчивости пропуская между пальцами пушистую русую бородку.
Был он довольно хорош собой. Короткий прямой нос придавал мягкости грубоватым внушительным чертам, и портил его только глубокий шрам на лбу, тянущийся почти до затылка, и видный, будто просека, среди волос: след столкновения с каким-то очередным лиходеем, что пытался не только пройти, не заплатив, но и поживиться на счет ловатичей.
– Род жены твоей ведь из Ладоги ведется?
– Так, – Олег кивнул. – Олав рассказывают, будто лет двести назад был в заморских странах такой князь – Харальд по прозвищу Боезуб. Владел он всеми землями, какие только есть на свете…
– Кроме наших! – ухмыльнувшись чужому бахвальству, вставил Дивислав.
– Не поверишь: будто бы и нашими тоже! – улыбнулся в ответ Олег. – Но, я думаю, это для красного словца прибавляют. И вот жил он столько, сколько не живут – лет сто или полтораста. Уже и самому надоело. Тогда велел он всем соседям войско собирать и идти с ним ратиться. Собралось войско великое – столько лодий согнали, что от одного берега моря до другого по ним перейти можно было, будто по суше. Даже боги их варяжские на ту рать явились! Там и погиб князь Харальд, как и хотел, и не к себе домой, а в небесные покои пировать с того поля отправился. И был у него сын по имени Ингвар. Тот после смерти отцовой за море пустился доли искать – и в Ладоге уселся. Там про него тоже много чудного повествуют. Его род в Ладоге лет сто сидел, а потом Тородд, дед моего тестя, от родни подался на юг, Волхов прошел и сел в старом словенском гнезде. И раньше ходили там гости торговые, да было раздоров много: то варяги словен ограбят, то словены варягов побьют. А при Тородде завелся порядок: мирным гостям защита, лиходеям отпор. Тут они и разжились. Через них серебро хазарское с Волги на север идет – чего же не разжиться.
– Теперь вы и с Плесковом родня будете, и с Будгощем. Я слышал, тамошний князь за своего сына высватывает внучку Судогостя плесковского. Боярин рассказывал, – Дивислав кивнул на Честонега. – А я со всеми соседями в родстве: моя мать была из рода смолянских князей, а жена – полоцких. Видишь, какая связка собирается? Если бы мы все, князья, что на реках живем, были бы единым родом – никакие варяги бы… никакие враги бы нам были не страшны! – поправился он, не уверенный, что его собеседника можно исключить из этого полезного, но и опасного племени. – Ты пойми: от руси, конечно, пользы много, но ведь наша эта земля. Пути торговые мы и сами теперь ведаем, и чужим людям платить, чтобы наших же купцов на нашей же земле охраняли, нам без надобности. Мой отец держал воеводу варяжского, а я его отпустил с честью. Сами справляемся. А вы с дедом, хоть родом из руси, правите полянами как князья, вот и думайте, как князья. В нас друзей ищите, в тех, кто на земле сидит крепко. А не в руси, что сегодня здесь, а завтра за Хазарским морем.
– Да… Правду говоришь… – задумчиво согласился Олег.
Уехав из Киева отроком, он слабо представлял себе те далекие земли, которыми ему предстояло править, точнее, не мог уверенно отличить настоящие детские воспоминания от образов, навеянных чужими рассказами. В глубине души он вдруг ощутил зависть к этому человеку – такому уверенному, сидящему возле могил дедов и прадедов, которому никуда не нужно уезжать: ни ребенком, ни взрослым мужем.
О родных краях деда Олег знал лишь по преданиям – найдя новую родину в земле полян, Вещий не особенно любил их вспоминать. Дед пришел когда-то в Гарды, вероятно, намереваясь найти себе место одного из тех дружинных вождей, что сидят на перекрестках торговых путей. Но судьба повела его дальше и сделала полноправным князем. А ему, Олегу-младшему, предстояло утвердиться и укрепить род, дав ему продолжение.
Его дед и станет для будущих далеких потомков тем богоравным предком, в честь которого сооружают святилища, дают названия городам и о подвигах которых рассказывают предания по большим праздникам. Для них, потомков, он сойдет прямо с неба, ступая по облакам и не оставляя следа на земле…
– О чем размечтался? – зять, Острогляд, подтолкнул его локтем. – Небось, уже семерых сыновей перед собой выстроил и учишь мечом орудовать?
– Вроде того! – Олег потряс головой и с облегчением рассмеялся.
Наконец Мальфрид обрадовала его известием, что готова к дальнейшему пути.
Велев слугам собираться, Олег вышел из городка посмотреть дорогу.
Несколько дней перед этим продолжался снегопад, и теперь вся округа была укрыта сплошным пушистым покрывалом. Сияющая белизна простиралась во все стороны, только вдали нарушаемая черным очерком леса.
Но Олег смотрел на русло Ловати. Его еще не успели разъездить, прочертить санные колеи в желтых и бурых пятнах; на белом одеяле реки под солнечными лучами горели жаркие искры – больно смотреть.
Путь Серебра звал его, своего нового хозяина.