От одного до десяти

У мамы есть такая привычка – спрашивать, как я себя чувствую по шкале от одного до десяти. Это началось после операции на челюсти, когда я не мог говорить, потому что челюсть у меня была обмотана проволокой и рот не открывался. Врачи взяли кусочек бедренной кости и вставили в подбородок, чтобы тот выглядел поприличнее, так что у меня болело сразу в нескольких местах. Мама показывала на какую-то из повязок, а я поднимал пальцы, чтобы дать ей знать, сильно болит или не очень. Один – значит, немножко. Десять – очень, очень, очень сильно. Потом, во время обхода, мама говорила врачу, что меня больше всего беспокоит. Иногда у мамы здорово получалось читать мои мысли.

После этого мы стали оценивать по десятибалльной шкале любые болячки. Например, если у меня просто саднило горло, она спрашивала: «Ты как, от одного до десяти?» А я отвечал: «Три», – ну или сколько там было.

Когда уроки первого сентября закончились, я вышел на улицу и увидел маму, которая ждала меня у школы, как и остальные родители и няни. Первое, что она спросила, обняв меня:

– Ну и как? От одного до десяти?

Я пожал плечами.

– Пять. – И, скажу вам, я ее огорошил.

– Ого, – выдохнула она. – Даже лучше, чем я надеялась.

– Мы заберем Вию из школы?

– Ее подвезет мама Миранды. Понести твой рюкзак? – И мы двинулись сквозь толпу. Дети «незаметно», как они думали, показывали на меня своим взрослым.

– Не надо, – сказал я.

Но мама принялась стаскивать с меня рюкзак.

– Он же тяжеленный, Ави!

– Мам! – Я вывернулся от нее и рванул вперед.

Тут раздался голос Джун:

– До завтра, Август!

Она шла в другую сторону.

– Пока, Джун, – помахал я ей.

Как только мы вынырнули из толпы и перешли улицу, мама спросила:

– Кто это, Ави?

– Джун.

– Она учится в твоем классе?

– Мам, я учусь в разных классах. Каждый предмет – это свой класс.

– Она в каком-нибудь из твоих классов?

– Не-а.

Мама ждала, что я еще что-нибудь скажу, но мне совсем не хотелось разговаривать.

– Так как все прошло? Хорошо? – У мамы явно накопился миллион вопросов. – Тебя не обижали? Учителя понравились?

– Ага.

– А те дети, с которыми ты познакомился на прошлой неделе? Как они себя вели?

– Да все нормально. Джек сидел рядом со мной на уроках.

– Это прекрасно, дорогой! А тот мальчик, Джулиан?

Я вспомнил, как Джулиан спрашивал у меня про Дарта Сидиуса. Как будто лет сто назад.

– Тоже нормально, – ответил я.

– А девочка со светлыми волосами, как ее зовут?

– Шарлотта. Мам, я уже сказал, никто меня не оби-жал.

– Хорошо.

Если честно, я не знаю, почему я злился на маму, но я злился ужасно. Пока мы переходили дорогу и шли по Эймсфорт-авеню, мама молчала, но, когда свернули на нашу улицу, она опять стала задавать вопросы:

– А как ты познакомился с Джун, если она не ходит ни в один из твоих классов?

– Мы вместе обедали.

Я начал пинать камешек то одной ногой, то другой: гнал его перед собой по тротуару, как футбольный мяч.

– Кажется, она очень милая, – сказала мама.

– Да.

– И очень хорошенькая.

– Да, знаю. Мы как Красавица и Чудовище.

Я не стал дожидаться маминого ответа. Просто пнул камешек изо всех сил и побежал за ним.

Падаван

Вечером я отрезал свою косичку. Первым заметил папа.

– О, наконец-то, – сказал он. – Мне она никогда не нравилась.

Зато Вия кипятилась и никак не могла успокоиться:

– Ты же растил ее несколько лет! Почему ты ее отстриг?!

– Сам не знаю, – ответил я.

– Кто-то над тобой смеялся?

– Нет.

– Ты сказал Кристоферу, что собираешься ее отрезать?

– Мы же с ним больше не дружим.

– Не выдумывай! Не могу поверить, что ты вот просто так взял ее и откромсал! – И Вия вылетела из моей комнаты, хлопнув дверью.

Когда вечером папа зашел пожелать мне спокойной ночи, мы с Дейзи лежали на кровати, свернувшись калачиком. Папа слегка подвинул Дейзи и прилег рядом со мной на одеяло.

– Ну, Ав-Гав, – сказал он. – Так что у тебя был сегодня за денек: что надо или что не надо?

Между прочим, вопрос про денек папа не сам придумал, а взял из старого мультика о таксе по имени Ав-Гав. Одно время, мне тогда было года четыре, мы часто его смотрели – особенно в больнице. С тех пор папа иногда звал меня Ав-Гав, а я его – «дорогим папашей», как щенок-такса звал своего папу в мультике.

– Что надо, – кивнул я.

– Ты весь вечер молчал.

– Устал.

– Много всего сразу, да?

Я кивнул.

– Но все правда прошло нормально?

Я снова кивнул. Он тоже замолчал, поэтому спустя несколько секунд я сказал:

– Даже лучше, чем нормально.

Папа поцеловал меня в лоб.

– Как я рад, Ави. Похоже, со школой мама все-таки неплохо придумала.

– Да. Но я ведь могу ее бросить, если захочу, да?

– Конечно, мы же договорились, – ответил он. – Хотя зависит от того, почему ты решишь бросить. Обещай, что, если в школе у тебя начнутся какие-то неприятности, ты нам обязательно всё расскажешь.

– Угу.

– А могу я у тебя кое-что спросить? Ты что, злишься на маму? Весь вечер на нее вроде как дуешься. Послушай, Ави, в том, что ты пошел в школу, я виноват точно так же, как и она.

– Нет, она больше виновата. Это же ее идея.

Тут раздался стук в дверь и в комнату заглянула мама. Вид у нее был немного смущенный.

– Просто хотела пожелать спокойной ночи.

– Привет, мамаша, – сказал папа и помахал ей моей рукой.

Мама присела на край кровати рядом с Дейзи.

– Ты, говорят, отрезал косичку.

– Подумаешь, невелика беда, – ответил я.

– А я и не говорю, что беда.

– Уложишь Ави? – сказал папа маме. – У меня срочная работа. Спокойной ночи, сын, мой сын. – Это была еще одна часть Ав-Гав-ритуала, но отвечать «Спокойной ночи, дорогой папаша» мне что-то не хотелось.

Папа встал с кровати.

– Я очень тобой горжусь.

Мама и папа всегда укладывали меня по очереди. Знаю, обычно укладывают только малышей, а десятилетние дети засыпают сами, без родителей, но так уж у нас повелось.

Мама устроилась рядом со мной и попросила папу:

– Заглянешь к Вие?

Он обернулся:

– А что с Вией не так?

Мама пожала плечами.

– Она говорит, все в порядке. Но первый день в новой школе, сам понимаешь.

– Хм-м, – сказал папа, а потом подмигнул мне. – Всегда с вами, дети, что-то не так.

– Да, не соскучишься, – согласилась мама.

– Не соскучишься, – повторил папа. – Ну, спокойной ночи.

Он закрыл за собой дверь, и мама достала книгу, которую читала мне последние пару недель. Я обрадовался, потому что жутко боялся, что она захочет «поговорить», а у меня совсем не было настроения разговаривать. Но и у мамы, кажется, тоже. Она просто листала страницы – искала место, где мы остановились. Мы прочитали уже почти половину «Хоббита».

«“Стойте! Перестаньте!” – закричал Торин, но поздно: гномы в возбуждении расстреляли последние стрелы. И теперь подаренные Беорном луки стали бесполезны. Уныние охватило всю компанию, и в последующие дни оно еще усилилось. После заколдованного ручья тропа вилась точно так же, лес был все тот же»[3].

Не знаю почему, но я вдруг расплакался.

Мама отложила книгу и обняла меня. Похоже, она ничуть не удивилась.

– Все хорошо, – шептала она мне на ухо. – Все будет хорошо.

– Прости, – выдавил я между всхлипываниями.

– Тс-с-с. – Она вытерла мне слезы. – Ты ни в чем не виноват…

– Мамочка, ну почему я такой урод? – прошеп-тал я.

– Нет, малыш, ты не…

– Я знаю, что я урод.

Она расцеловала мне все лицо. Она целовала мои перекошенные, будто сползшие вниз глаза. Целовала мои вдавленные внутрь щеки. Целовала мой черепаший рот.

Она говорила мне ласковые слова и пыталась меня утешить. Но я-то знаю, словами лицо не изменишь.