© Баркова А.Л., 2020
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020
Перед вами – не совсем обычная книга. Во-первых, это издание живых лекций, сделанное с максимальным сохранением устной речи и той атмосферы, которая царила в аудитории. Во-вторых и главных, необычен сам курс.
Это курс русской литературы, а не истории русской литературы, как привычные учебники.
В чем же разница?
Курс истории литературы должен ответить на простой вопрос: какие в некую эпоху были властители умов, почему они властвовали и как? Курсу истории литературы безразлично, способен ли сегодняшний читатель (не студент-филолог к экзамену, а просто читающий человек) воспринимать тексты этих авторов. Курсу истории литературы не критично, оказывают ли эти тексты влияние на современность (если да, то хорошо, отметят это; если нет – это не умаляет их значимости для своего- надцатого века). Курсу истории литературы безразлично, хороши ли эти тексты – в каком смысле не понимай, что такое «хороший текст». Нет, для истории литературы важно лишь одно: этот текст был вехой для своего периода.
Поэтому курс истории литературы только филологи и способны осилить. Остальные уснут крепким сном.
Но здесь вы спать не будете, обещаю.
Потому что в этой книге речь пойдет о сегодняшнем дне. Только о том, что есть в нашей литературе и культуре сегодня, – да, оно взялось не на пустом месте, поэтому добро пожаловать в десятый и прочие века, смотреть, откуда что растет и почему на пальме нашей литературы упорно колосятся яблоки.
Почему этот курс оказался таким?
Это была бурная и увлекательная история. Всё началось с того, что мне исполнилось сорок с чем-то лет. Как ни странно, возраст человека – это очень важный момент для понимания самой сущности русской литературы. В первой части курса он еще не так актуален, а вот понять XIX век без учета возраста читателя просто невозможно. Когда я была школьницей, меня мама ругала: «Ты не любишь русскую литературу, ты не читаешь русскую литературу». Не то что б я ее совсем не читала, я ее читала побольше школьной программы, но любить (наверное, кроме Лермонтова) не любила – это чистая правда.
Как вы понимаете, школьникам любовь к русской литературе такими требованиями вбить просто невозможно. «Вбить любовь» – само по себе звучит прекрасно и изумительно характеризует наше отношение к родной литературе. Но я ее действительно не любила. Почему? Да потому, что русская классика рассчитана на абсолютно другой психологический тип. На психологический тип взрослого человека. Она никоим образом не рассчитана на подростка, то есть тинейджера, в меньшей степени она рассчитана на того, кто сохраняет психологию подростка (я много писала о феномене великовозрастной подростковости, в которой нынешнее общество живет и процветает[1]). А к чтению русской классики человек по-настоящему приходит после сорока лет, до сорока лет он может ее читать, он может ее любить, но та русская классика, которую человек любит в юности, от той русской классики, которую человек способен любить после сорока лет, иногда отличается на сто восемьдесят градусов. Оценки действительно полностью смещаются. И вот мне стало за сорок – и в моем организме обнаружилась нехватка русской классики, вследствие чего вы сейчас держите в руках эту книгу.
В детстве я безумно любила древнерусскую литературу – «Слово о полку Игореве», летописи в адаптации для детей. Тем не менее когда я училась в университете, то на экзамене умудрилась по ней схлопотать четвёрку. Я долго буду ругаться на профессора, который у нас вел этот предмет, потому что надо же было так ужасно читать, чтобы я с моей любовью не хотела знать и любить те вещи, о которых сама в этой книге буду рассказывать взахлеб. К самому вкусному привить стойкую неприязнь! Почему? Потому что большая часть древнерусской литературы прямо связана с православной тематикой. А я, как человек весьма далёкий от христианства, про православие читать не хотела, и отсюда возникали конфликты. То есть это проблема формы и содержания. Я сразу скажу, что сия проблема стоит в ряду негаснущих вопросов: «кому на Руси жить хорошо?», «кто виноват?», «где деньги, Зин?» и т. д. Готовьтесь: проблема формы и содержания нас будет волновать все сорок лекций.
Продолжая рассказ о том, откуда этот курс взялся. Итак, было мне сорок два, и читала я многотомную «Дюну» Герберта. И в какой-то момент мне стало безумно скучно, и захотела я перечитать «Разгром» Фадеева. И тут мне стало повеселее, мне стало совсем весело, потому что я увидела сюжет, который идеально совпадает со второй «Дюной» (дойдём до Фадеева – покажу в деталях).
После этого я поняла, что русская литература – совсем не та, какой я ее воспринимаю, потому что обнаружить совпадение сугубого соцреализма с сугубой фантастикой – это мощное потрясение. И вот когда я переживала это, то мне чертовски захотелось взять и глобально перечитать нашу классику, вдруг оказалось, что в нашем институте УНИК, где я работала с 1993 по 2017 год, случилось «государственное дело: позарез нужон олень» – на факультет журналистики срочно требуется преподаватель русской литературы, разом на все одиннадцать веков. Я, разумеется, схватила этот курс, как Буратино Шушеру за хвост.
Я отлично знала, в какую мясорубку лезу, потому что преподавать древнерусскую литературу на факультете журналистики – это… как бы вам сказать, удерживаясь в рамках русского цензурного? – это ужас, кошмар и ненависть, причем с обеих сторон.
От своих друзей-журналистов я слышала самые негодующие слова в адрес преподов по древнерусской. Самые ненавистные. От своих коллег, преподающих древнерусскую, я слышала менее экспрессивную лексику в силу их возраста и ученых степеней, но с поправкой на специфическую профессиональную психологию – примерно то же самое. То есть, по словам студентов, все преподы по древнерусской – козлы и сволочи, а с другой стороны баррикад считают, что все студенты-журналисты – лодыри, враги культуры и вообще с противоестественного факультета (поскольку бывают естественные и неестественные, а этот – противоестественный).
Поэтому я понимала, что вхожу в клетку к тиграм. Что ж, бедные тигры. Они просто еще не знали, кто к ним вошел. Я их поставила в очень жесткие условия. Условия следующие: они должны были мне к каждой лекции писать работу по ее теме, то есть мы еще не проходили материал, а они уже должны по нему сдать работу. Это очень мобилизует, особенно журналистов. Итак, сдать работу, где нужно ответить на вопрос об актуальности этого произведения на данный момент. Какая-нибудь «Повесть временных лет», зачем она нужна человеку в XXI веке вообще и журналисту в частности. И ответить микростатеечкой на пару абзацев, можно побольше, но не очень длинной. И так к каждой лекции, и так полтора года.
Они взвыли. Через полтора года они взвыли снова: «Как так, мы три семестра провели в мясорубке, а теперь она закончилась! Верните нас в мясорубку, мы за нее заплатили!» Шучу, но тем не менее. Зачем нужны были такие зверства? Во-первых, для журналёнка это отличная тренировка. Спрашиваешь их на первой лекции: что главное в профессии журналиста? Они тебе ляпнут возвышенное: «Быть объективным! Осветить вопрос со всех сторон!» Где только такие невинные души берутся в наше время? А ты им снимаешь розовые очки и говоришь: главное – это сдать текст вовремя! И точка. Прочее вторично. Текст не сдан вовремя – и всё, нет его, вся объективность и прочее обращаются в прах. Поэтому марш писать мне эти полстранички к каждой лекции. Заодно, как вы понимаете, я их вынудила читать тексты.
Во-вторых, мы сейчас живём в очень интересное время, когда у нас принципиально изменились отношения «педагог – ученик». Если в советское время образование поднимало престиж, статус, то есть было чем-то большим, нежели получение знаний и профессии, то сейчас знания нужны, но с дипломом всё неоднозначно. Сейчас область, где нужен твой диплом, настолько микроскопична, что мы не будем говорить об этом. А если корочка нужна, то ее и купить несложно. Поэтому у нас очень сильно изменились отношения между педагогами и учениками. Нынешний студент хочет, чтобы ему было интересно, увлекательно, поэтому нынешнее образование – это борьба за внимание студентов. Если педагог на нее идет, то молодец, он выиграл; если не идет, то – студенты лодыри, преподы козлы, жалобы в деканат друг на друга, всё стандартно.
В этой ситуации говорить с журналистами можно только об одном – об актуальности. То, что неактуально, не нужно журналисту; это нормально, это его профессия. Так что я, перечитывая всю древнерусскую литературу, постоянно говорила об актуальности. Так от классического курса истории русской литературы осталось то, о чем я сказала в первых строках.
Итак, здесь речь пойдет о том, что сами по себе произведения меня интересуют мало или не интересуют вовсе. Что нам, в конце концов, эта «Повесть о Петре и Февронии», пока не пришел День Ромашки? Когда пришел День Ромашки, мы слаженными рядами «Повесть о Петре и Февронии» возненавидели (и о причинах поговорим). Но! благодаря этому «Повесть о Петре и Февронии» становится частью нашей жизни, частью современной культуры. С другой стороны, а точно ли в эту несчастную «Повесть» автор XVI века вкладывал то, что сейчас люто высмеивает Интернет?
Каждое произведение мы будем рассматривать в контексте культуры. И даже не одной культуры, а разных. Во-первых, современной: как оно звучит сейчас? Во-вторых, той культуры, когда оно создавалось. Пушкин назвал Татьяну «идеалом», а только вот что именно означало это слово двести лет назад? Вдруг оно потихоньку сменило значение, разрешения у учебников не спросив?
И в-третьих, русской культуры в целом. Все одиннадцать веков (чуть больше на самом деле, но от более раннего времени текстов не дошло). У нее есть ценности. И эти ценности оказываются чертовски стабильны. Ни сабля татарская, ни пуля немецкая, ни второе южнославянское влияние, ни большевистская реформа орфографии их не берет. И обнаруживать эти универсалии – самое интересное, что только может быть при анализе текстов. Когда древнерусская литература оборачивается просто русской, без всякого «древне-», а соцреализм оказывается совсем не реализмом и даже не очень-то «соц-», а просто отличными книгами.
Мы живем в замечательное время. Сейчас только ленивый не говорит об упадке культуры. Но я ленивая, поэтому об упадке культуры не говорю. Когда на Красной площади проходит Книжный фестиваль, я вспоминаю своё советское пионерское детство и пытаюсь представить, что бы я подумала, если бы мне тогда сказали, что на Красной площади будут не только парады, но и гигантская ярмарка книг. И каких книг! Знаете ли вы, как доставали книги в советское время? Каким событием был выход того, что отличалось от общей уныло-правильной массы, хоть в художественной области, хоть в научной! Если бы мне в восьмидесятом году рассказали, какие книги будут продаваться на Красной площади, то я бы скорее поверила, что инопланетяне прилетят. Инопланетяне были реалистичнее, чем книги по мировой мифологии на Красной площади! А если бы мне сказали, что там будет и мое «Введение в мифологию» и что я там буду выступать с лекцией, я бы, наверное, не поверила вовсе. Такое просто не укладывалось в сознании в эпоху смотров строя и стенгазет.
Так что мы живем в эпоху отнюдь не упадка культуры, а в эпоху взлета культуры. Почему же тогда нынешнюю бездуховность и невежество все ругают? Ответ очень прост. Это временная дистанция. Чем большей дистанцией от нас отделено какое-то время, тем больше мы этот период или романтизируем, или видим в нем только ценные для нас реалии. Любую историческую эпоху мы ценим за ее достоинства, а сколько там было грязи, ужаса и просто неважного нам сейчас, мы или не знаем, или знать не хотим. И чем сильнее от нас отдалён тот или иной период, тем больше кажется, что тогда-то было всё расчудесно, а сейчас всё плохо.
И замечательной особенностью нашего нынешнего культурного взлёта является то, что о русской литературе стали много говорить. Сейчас в Интернете – превеликое множество бесплатных лекций. Я свою ленту «ВКонтакте» боюсь смотреть, я чувствую себя студентом, на которого ежедневно обрушивается зверское количество научной литературы, намного больше, чем он способен через себя пропустить. И среди множества бесплатных лекций разнообразные курсы по литературе, как зарубежной, так и отечественной. В таких условиях провести большой курс лекций по литературе без спонсоров практически невозможно, так что я сердечно благодарю компанию Storytel, которая взяла на себя его организацию, и Дом-музей Марины Цветаевой, в котором такому курсу самое что ни на есть место, потому что хулиганство от высокой культуры и имя Цветаевой связаны куда больше, чем Ленин и партия небезызвестных в известных строках.